Александр АНДРЮШКИН. «БЕТА-САМЕЦ» ПРОТИВ «ЧЕРНУШНИКА». Куцый выбор от либеральных издателей

 

Александр АНДРЮШКИН

«БЕТА-САМЕЦ» ПРОТИВ «ЧЕРНУШНИКА»

Куцый выбор от либеральных издателей

 

«Бета-самец» – название романа Дениса Гуцко, «чернушником» («депрессивным писателем») многие именуют Романа Сенчина… Ясно, что выбор для чтения – далеко не лучший, но такова издательская реальность (вернее, такой её пытаются зафиксировать); будем исходить пока из подобной «конфигурации фронта».

Писать о соперничестве «самых продаваемых» – «рыжего клоуна» Дм. Быкова и «клоуна белого» Вик. Пелевина – и вовсе кажется зазорным для серьёзного критика… (Хотя, быть может, жизнь заставит и до этого докатиться.)

Прежде всего, следует, наверное, объяснить, почему я отнёс Сенчина к «авторам либеральных издательств»: ведь и начинал он печататься в «Нашем современнике», и не так давно вновь мелькнул на его страницах неплохой автобиографической повестью об армейской службе под Ленинградом («Обратный путь», «Наш современник», № 6, 2020 г.).

В «либералы» Сенчина зачислил не я, а «сам» Сергей Филатов (а уж в принадлежности к либералам Филатова сомнений нет). Филатов на многочисленные просьбы интервьюеров предъявить какой-то результат организуемых им «Липок» отвечает всегда примерно одинаково. Приводит всё одну и ту же обойму «несомненно состоявшихся» писателей, прошедших через «Липки»: Алексей Иванов, Сергей Шаргунов, Захар Прилепин, Роман Сенчин, Валерия Пустовая, Дмитрий Данилов; недавно к ним прибавился автор «Голомяного пламени» Дмитрий Новиков…

При этом только Сенчина Филатов именует ласково, «Рома»: «Я спросил у Ромы Сенчина…», «Как мне посоветовал Рома Сенчин»… Иными словами, Сенчин вполне может «набрать» Филатова, и тот ответит на звонок; Филатов же вхож к Наине Ельциной и крупным банкирам России, которые и финансируют его фонд. Из всего сказанного понятно, почему Сенчин не имеет проблем с публикациями в «Редакции Елены Шубиной», но непонятно другое: зачем он так долго плакался в интервью, где неизменно рассказывал о «бедственном положении современного писателя»? Почему едва ли не вся проза Сенчина (за исключением, быть может, лишь самой новой его книги «Русская зима») выдержана в депрессивных тонах?

Об этом курьёзе я, впрочем, скажу позже, а сначала – о Денисе Гуцко.

Биография Гуцко также не обошлась без «Липок»; затем он получил премию «Русский Букер»… Спонсируемый британцами «Букер», как известно, был со временем заменён на «Большую книгу», в которую перекочевал «букеровский» состав жюри и экспертов; с «Большой книгой» у Гуцко как-то не задалось (в отличие от Сенчина), однако успех в «Букере» до сих пор обеспечивает ему переиздания. Самый «прогремевший» роман Гуцко это, конечно, «Бета-самец» (2012), хотя напечатаны и другие его книги: «Русскоговорящий», «Покемонов день», «Домик в Армагеддоне», «Большие и маленькие» (последняя книга – самый новый и, на мой взгляд, отличный сборник рассказов, изданный в «Рипол-классик»).

Гуцко художественно одарён, это первое, что нужно сказать. А второе: поздравить его со смелым (новаторским?) выбором темы: с решением писать о людях, играющих так называемую «вторую» роль. (Эта тема отнюдь не была исчерпана романом «Бета-самец»: в последнем сборнике она опять возникает, в рассказе «Тбилисо» и других.) Название романа «Бета-самец», конечно, грубое, упрощающее… Но учитывать эти проблемы («первого» и «второго» в организации) нужно, и даже неясно, почему современная литература так мало об этом говорит.

Композиция романа «Бета-самец» прекрасна своей простотой – классической, я бы сказал… Есть город-миллионник (чем-то похожий на Воронеж), и есть два примерных ровесника: Антон Литвинов («номер один» в строительной фирме) и его «младший партнёр» Александр Топилин. Всё происходящее «увидено», фактически, глазами Топилина; в воспоминаниях о юности Гуцко даже переходит на повествование от «я», хотя в главном действии персонаж этот именуется «он», Саша Топилин.

Тут следует подчеркнуть, что роль «второго» это отнюдь не роль «слуги»: ведь кроме «альфа» и «бета» личностей есть ещё и «гамма», «эпсилон» и другие найденные биологами разновидности поведения. Но глубоко верно то, что именно эта категория людей («замы», т.е. «вторые») видят реальность в чём-то яснее, чем «первые лица»; «замы» в организации играют роль не только ключевую, но, порой, более важную, чем «первые».

Слава Богу, длинных рассуждений на эту тему (и на любые другие) в романе нет, но есть краткие высказывания Топилина, как бы с кровью вырванные им из своей жизни. Вот такое, например, что он в припадке откровенности сообщает Антону:

«…Не было дружбы, Антон. Альфы не дружат с бетами, беты не дружат с альфами. Дружат только равные. Всё просто… И заметь! Бета – это тебе не какая-нибудь лямбда, сигма или омега. В отличие от этих, каждая бета всегда, хотя бы раз в жизни, имеет реальный шанс стать альфой… Альфы не дружат с бетами. Они ими пользуются. Без них и пирамиды никакой не выстроить. Без них и престиж не тот. Беты не дружат с альфами. Они их подсиживают – но это не наша с тобой история, нет – кормятся от них, иногда манипулируют ими. Короче, беты тоже пользуются альфами. И ещё как...».

Так говорит Топилин в романе. А вот уже не из романа, а из интервью Гуцко, в котором он сам даёт пояснения к роману: «Если из популяции убирают альфу, то её место никогда не занимает бета, в отличие от гамма и эпсилон. Бета остается бетой…».

Как видим, в теме этой Гуцко разбирается, что и понятно: она ему важна. Вот ещё из романа «Бета-самец»:

«Если бы Давид, вместо того чтобы завалить Голиафа, устроился бы к нему в замы и восхищался бы его мощью и собственной карьерной ловкостью, история вышла бы смешная до колик. Потому что в финале какой-нибудь залётный ангел непременно поведал бы заместителю Голиафа альтернативный сюжет…».

 Как видим, здесь уже затронута библейская (косвенно и еврейская) тема; но вообще эта тема в прозе Гуцко почти совсем отсутствует. Соответственно, и я не буду её касаться, но скажу ещё немного о роли этого самого «заместителя».

В восточной литературе роли «альфа» и «бета» персонажей иногда именовались «султан» и «визирь». В таком повороте сюжет знаком и традиционен: султан это власть, сила, визирь – хитрость и мудрость. Известно, что визири порой бывали значительно старше султанов, что шло во благо устойчивости. Я даже рискну предположить, что роль «визиря» сыграл при молодом Дмитрии Донском святитель Сергий Радонежский: вот, наверное, самое неожиданное в истории воплощение «альфа» и «бета» личностей!

…А для Ленина роль «визиря» сыграл… кто бы вы думали? Не Троцкий, нет, а Керенский! Именно «главноуговаривающий» взял в руки государственные рычаги после Февральской революции, и он последовательно (и, думаю, вполне сознательно) «ложился» под Ленина. «Ильича» могла арестовать охранка, но, похоже, именно Керенский позволял ему ускользать, особенно вопиющим образом после летних событий 1917 года. Ленин, казалось, точно будет схвачен, вместо этого ему дали выехать в Финляндию и там восстановить силы, и вновь собраться с духом для взятия власти.

Чтобы уж никаких не осталось сомнений, Керенский и женское платье надел… Может, это платье – вымысел, но «бета-самцы» идут порой на отчаянные шаги ради утверждения власти шефа. Напомню здесь и о перелёте Гесса в Англию: поступок потребовался Гессу, чтобы утвердить именно себя (а не Геринга) в роли «незаменимого второго» при фюрере. (Хотя «по факту» – самоустранившись – Гесс как раз и отдал роль «бета-самца» Герингу.)

Вернусь к реальностям нашей русской культуры. Гуцко, думаю, когда-то здраво рассудил: с его украинскими корнями цель занять в русской литературе первое место – не для него. А потому можно перестать «темнить» и «раскрыть карты». Показать, что и визирь чего-то стоит, а не только малоталантливые султаны (вроде Сенчина), которых усиленно выталкивают вверх издатели и критики.

А может быть, так же, как Гуцко, поступает сегодня вся Украина?.. Непотребнейшим образом, на глазах у всего мира, она «ложится» под Россию, пытаясь разбудить в «русском вожде» мужские (воинские) качества. А это – ох как непросто…

 

***

Меня спросят: уж не утверждаю ли я (самой темой этой статьи), что Гуцко каким-то образом подыгрывает Сенчину, как бы предоставляя ему роль «писателя номер один» в сегодняшней литературе?

(«Сенчин – писатель номер один?» – Многие ужаснутся… Но почему бы и нет? Да, Сенчин бывал в своей прозе и малоталантлив, и не чрезмерно умён, и удручающе скучен, но кого ещё издатели оставили для амплуа ведущих литераторов?)

…Итак, я перехожу к Сенчину. Вот что в связи с его последней книжкой («Русская зима». М., 2022) написал критик Александр Чанцев в журнале «Знамя» (№ 4, 2022 г.): «…если про того же Летова кто-то сказал, что он посадил целое поколение на тяжёлую депрессию, то Сенчин вполне мог бы разделить с ним лавры в литературе».

Покойный Виктор Топоров ядовито смеялся над теми, кто относится к книгам Сенчина как к собраниям неких социологически фактов, «принимая его мизантропические фантазии про чисто приговского милицанера за суровую правду жизни». («Чисто приговский милицанер» это, конечно, капитан Елтышев, главный герой романа «Елтышевы».)

О «депрессивности» Сенчина кто только не писал, но за обсуждением этих его пессимистических интонаций не упускаем ли мы главный вопрос: а можно ли вообще считать художественной прозой то, что создаёт Сенчин?

Понятно, что с точки зрения Сергея Филатова те, кого печатают либеральные толстые журналы, это и есть «прозаики», но мы сейчас ведём разговор, я надеюсь, не по «Филатовскому» счёту.

…Как хотите, но если бы я вёл литературное объединение, а Сенчин принёс бы свои тексты… Я бы их не отверг, но твёрдо отвёл бы ему примерно пятое-шестое место. Не «альфа», не «бета», а вот разве… кто там идёт пятым или шестым по греческому алфавиту (и по ранжиру биологов-бихевиористов)? При этом запятые Сенчин расставляет вполне грамотно, но вот сам стиль, сама «текстура» его прозы...

Начну с простого, с раздражающего «покивал» (иногда «закивал»)… Бессчётное количество раз использует Сенчин это «оформление диалога», вот я просто наугад открываю его «Елтышевых» и «Зону затопления» и выписываю оттуда:

«Упоминание о потопе было к месту, и все уважительно закивали. Примолкли…

Одни кряхтнули недоверчиво, другие усмехнулись. Лишь дядя Витя покивал: – Ну да, ну да…

– Да я понимаю. – Участковый покивал, но так, будто не поверил.

Жена мелко закивала.

Ткачук покивал. Да, нужно наблюдать. Нужно.

– Всё, значит, съезжаете? – Масляковы виновато закивали.

Дмитрий со вздохом покивал, не очень веря в такой хитроумный план…

– Ну да, ну да, – с усмешкой покивал Николай. – А теперь что делать думаешь?

– Да, да, – покивала Валентина Викторовна, но без эмоций, думая о чём-то другом…

Жена и Артем закивали…

Валентина Викторовна выслушала это известие внешне равнодушно, лишь покивала…

– М-м, – грустно покивал мужчина у кассы, выслушав Валентину Викторовну…».

…Выписал я – все те, кто читал Сенчина, со мной согласятся – очень небольшое количество этих «покивал-закивал», которыми пестрят его произведения. (К чести Сенчина отмечу, что эти словечки он – редко, правда, – чередует с другими, но похожими на них: «поусмехался над своими мыслями… посидели, пожевали… сидели на кухне и допивали коньяк. Молчали…».) Критик Андрей Рудалёв недавно обратил внимание и на другие навязчивые повторы в последней книге Сенчина. При том, что рецензия Рудалёва в «Литгазете» в апреле нынешнего года была хвалебна, он не смог удержаться от указания на странность понимания героем Сенчина «любви». (Рудалёв: «…раскрывается совершенно новый мир для писателя, который без натяжек можно обозвать словом “любовь”». – Заметим это «обозвать»…) Далее Рудалёв пишет о повторах:

«В повести «Русская зима»… слово “судьба” повторяется… порядка 15 раз… Слов “счастье” (впрочем, как и “несчастье”) существенно больше, чем “судьба”…».

…Но если бы речь шла только о стиле… Увы, по самой своей сути романы Сенчина «Елтышевы» и «Зона затопления» представляются нездоровыми и недобрыми. Сенчин играл в игру заведомо проигрышную для читателя и рассуждал примерно так: «Мне живётся плохо, а ты, читатель, хочешь, чтобы я создавал услаждающие произведения? Не бывать тому; наоборот, получи-ка не просто ложку дёгтя, но целую бадью этой жидкости!».

Соответственно выстраивались сюжеты… В нужный момент у героев Сенчина не заводилась машина, терялись или бывали украдены деньги, кто-то из героев заболевал… В итоге ситуация тяжёлая превращалась в безвыходную; а в самом конце – мучительная либо позорная смерть.

Но если человек раз за разом рассказывает только «анти-анекдоты» («в чёрном-чёрном городе была чёрная-чёрная улица…»), то надо ли удивляться, что его перестанут куда-то приглашать? И надо ли обижаться Сенчину, что его книги плохо раскупались?

 

***

Читатель может спросить меня: почему я написал несколько предыдущих предложений в прошедшем времени? Да потому, что, похоже, «новый Сенчин» работает уже в другом ключе!

Особенно светлые чувства вызвала у меня повесть «Русская зима» из одноименной книги («Русская зима». М., АСТ, 2021). Это – внешне безыскусная (как часто у Сенчина) история его новой женитьбы (примерно в 45-летнем возрасте) на молодой писательнице и драматурге Ярославе Пулинович. (Имена персонажей в повести изменены, но ни у кого из рецензентов не возникло сомнений, что «Свечин» и «Серафима Булатович» это и есть Сенчин и Пулинович.)

Сенчин в повести «Русская зима» даже и хронологию приводит: сближение влюблённых произошло в 2016 году, свадьба – весной 2017-го; тогда же герой повести переехал из Москвы в Екатеринбург. Всё это совпадает с датами свадьбы и переезда в Екатеринбург реального Сенчина.

Интересно, что события в повести показаны глазами не «его», а «её», и вот как невеста видит своего жениха:

«Серафима наблюдала за вечно одетым в чёрные джинсы, чёрные туфли, тёмный свитер – все эти годы словно одни и те же – мужчиной неопределённого возраста, с одинаково угрюмо потерянным взглядом, и ей становилось одновременно и страшно, и жалко его… Ей рассказывали, коротко, как-то без желания, как о чём-то неприятном, что он пишет такие же угрюмые, как сам, повести и рассказы о потерявшихся в бытовухе, пьёт, с какой-то безнадёжной наглостью пристаёт к девушкам, когда рядом нет его крупной, решительной, властной жены. Зовут его Олег, фамилия Свечин, живет в Москве, но приехал откуда-то из глубокой Сибири».

И далее: «…он устраивает драку. – Свечин может. Сколько раз слышала. Коле Александрову, критик такой есть, прямо на «Букере» лицо разбил. – Ужас… Пьяный? – Ну конечно…».

…Поистине, любовь таит многие загадки и тайны – причём, светлые! Писатель – двойник Сенчина – показан угрюмым, «алкоголиком», агрессивным, а при чтении повести ощущается скорее лёгкость и радость. Неужели таково влияние на стиль писателя его любви и новой женитьбы? По всей вероятности, ответ должен быть утвердительным.

Женщина увидела любимого определённым образом, и он сам ощутил себя тем, кем она его видит… О «новом Сенчине» критик Рудалёв написал так: «Новый Сенчин – это, конечно же, штамп. Все и давно ждали нового… мир, который он описывает, всё-таки должен меняться, и человек в нём. Да и сам автор давно пребывал в ожидании разрыва паутины. Просто нужно больше доверять себе, все жизненные обстоятельства ничто, когда выступает судьба, подкреплённая волевой человеческой энергией, когда судьбы сходятся… Об этой возможности чуда и следует помнить».

И я бы назвал близкой к чуду повесть Сенчина «У моря»: это поистине подъём на новый уровень. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что написана повесть позже истории любви под названием «Русская зима». То есть это уже «новый Сенчин» не как кратковременный всплеск, но как устойчивое состояние. Среди журнальных публикаций я повести «У моря» не нашёл, то есть издатели, видимо, тоже оценили качество этой прозы и выпустили её только в книжной форме, надеясь на продажи.

Теперь – о том курьёзе, о котором я сказал в начале статьи. Для Филатова Сенчин – «Рома», и при этом Сенчин не перестаёт жаловаться в интервью на свои материальные проблемы. Как это совмещается? Думаю, одно из двух: либо проблемы Сенчина лишь показные (для публики), либо «дружба» Филатова не конвертируется в благосостояние. Второе мне кажется – увы – более вероятным: такая вот «дружба»…

 

***

А в заключение статьи ещё раз «покиваю»: подивлюсь тому, какое громадное влияние может оказать женщина. И напомню ещё об одном позднем браке, об известном мужчине, женившемся на той, которая была его значительно моложе.

Всем, конечно, известно, кто такой был Ясир Арафат и какую громадную роль он сыграл и в борьбе палестинцев с Израилем, и во всей политике ХХ века. И вот в весьма преклонном возрасте (в 61 год!) Арафат женится на Сухе Дауд Тавиль, которая была его моложе аж на 34 года. Этот брак несколько лет держали в тайне, и, когда о нём было объявлено, он стал для многих арабов неприятным сюрпризом. Во-первых, молодая жена Арафата происходила из христианской семьи, во-вторых, её обвиняли в коррупции, в-третьих, многим показалось: Арафат сделался каким-то чересчур мягким, перестал быть бойцом. И правда: борьба палестинцев с Израилем зашла – казалось многим – в тупик, объявленную Арафатом в самом конце 1990-х новую «интифаду» вообще не восприняли серьёзно…

Клинтон (судя по видеокадрам) откровенно потешался над Арафатом и, пригласив его вместе с израильским премьером (ближе к концу своего президентского срока) в Америку, «не услышал» ни одного палестинского требования. Но сегодня известно, что Арафат уже понимал, к чему ведёт Клинтон, и на каком-то этапе дал указание своим «замам по взрывной работе» (неужели тоже «бета-самцам»?) связаться с Усамой бен-Ладеном и не отказывать бен-Ладену (и аз-Завахири) в их просьбах о присылке специалистов, более того, Арафат решил помочь «коллегам». И многолетний террористический опыт палестинцев был направлен против Америки, результатом чего явились всем известные события 11 сентября 2001 года.

Мораль: не злите «альфа-самца» (даже самого плохонького), особенно если он недавно женился на своей молодой избраннице! (Но отмечу и разницу: Арафат, борец, женился на женщине, также происходящей из семьи, не приемлющей ценностей Израиля и Америки. А брак Сенчина и Пулинович – это союз двух людей из богемы, сумеют ли они пройти по моральному, духовному пути?)

На этом я закончу мои размышления (заранее соглашусь, кое в чём противоречивые) о двух непростых современных прозаиках: Денисе Гуцко и Романе Сенчине.

Санкт-Петербург, декабрь 2022 г.