Александр АНДРЮШКИН. ЗАЛП ИЗ ВСЕХ ОРУДИЙ. Ещё раз о прозе Владислава Артёмова

 

Александр АНДРЮШКИН

ЗАЛП ИЗ ВСЕХ ОРУДИЙ

Ещё раз о прозе Владислава Артёмова

 

Насколько строго должен соблюдаться принцип «рецензировать только новые произведения»? В моём компьютере есть файл, датированный августом 2016 года: это ранняя версия романа Владислава Артёмова «Император Бубенцов», которую я тогда скачал, однако не довелось её прочесть. И вот в конце мая нынешнего года с «Книжной ярмарки на Дворцовой площади» я принёс целую стопку книг, одна из которых – тот же роман «Император Бубенцов, или Хромой змей», выпущенный издательством «Вече» в 2020 году. Только теперь я прочёл эту книгу…

Она и станет главной темой разговора о прозе Владислава Артёмова, хотя затрону я и другие его произведения. О журнальном варианте романа «Император Бубенцов» газета «ДЛ» уже помещала два материала (оба в 2019 году): Николая Переяслова («Есть вечная жизнь!») и Максима Ершова («Убить императора»). С тех пор прошло четыре года, и, думается, появилась возможность и взгляда на расстоянии, и некоего более объёмного разговора об этой прозе.

…А вот примет ли Владислав Артёмов мою высокую оценку его творчества, я не знаю, и по этому поводу несколько робею. (Да-да: кто-то обижается, если его не похвалишь, а иных столь же болезненно задевает похвала.)

В этой связи я вспоминаю мою встречу, в 1990-х, в Нью-Йорке, с Борисом Парамоновым. Сейчас об этом бывшем ленинградце, эмигрировавшем из СССР в конце 1970-х, говорят мало, но в те годы на радио «Свобода» гремели его программы в жанре «возвращение имён немарксистских философов». Передачи казались мне в равной мере остроумными и глубокими, о чём я и сказал Парамонову, добавив, быть может, излишнее: «вы являетесь серьёзным мыслителем».

– Какой из меня мыслитель! – сразу возразил Парамонов. – Это ведь для заработка, служба на радио…

И я понял, что кокетства здесь нет и что он, действительно, считает себя «никаким мыслителем», и это правда.

Я был тогда молод; сегодня оценки мои, надеюсь, точнее… Вот пишу статью, чтобы сказать: проза Артёмова, по-моему, – одно из достижений современной русской литературы, хотя автору этому присуща крайняя осторожность, и он (досада порой берёт!) делает всё, чтобы представить свои произведения «поделками» или «в меру занятным чтивом».

Я был – и до сих пор остаюсь – в раздвоенных мыслях относительно его первого романа о современной Москве – «Обнажённая натура». Много сильных страниц и глав, но есть провальные…

Однако второй его роман о Москве, «Император Бубенцов, или Хромой змей», несомненно, является произведением удачным. Хотя царапает тот образ, который избрал Владислав Артёмов и для своих героев (или «рассказчиков»), и (отчасти) для себя самого. Детдомовец, в чём-то простоватый, но умеющий быть и «умным шутом»; «какой уж есть, не взыщите…».

Однако же в «Хромом змее» появился новый нюанс: в детдоме-то герой воспитывался, но отдали его туда именно потому, что предки принадлежали к числу родовитых дворян, не переживших революционные бури. Деталь, согласимся, немаловажная.

Как и «Обнажённая натура», роман «Хромой змей» местами очень смешон…

«Чек имею!» – так якобы салютуют банкиры в современной Москве…

«Отец Скарапион» – так зовут «подставного батюшку», к которому простодушного героя (Бубенцова) посылают прохиндеи, стремящиеся отсечь его от настоящего православия…

Смешного я мог бы процитировать много, но требуется общий пересказ этого романа. Оттолкнусь от размещённой на обложке аннотации, в которой (как, увы, нередко в аннотациях) сказано совсем не то, что есть на деле: «Несмотря на серьёзность (!) и глубину поднимаемых вопросов и высказываемых идей, роман – увлекательное, захватывающее чтение».

Во-первых, можно ли так категорически противопоставлять «серьёзность» и «увлекательность»? Ну да ладно: общая нелепость многих аннотаций это, так сказать, «дополнительный бонус» к их сознательно затемняющей функции. Но главное: никакой особой «глубины и серьёзности поднимаемых вопросов» в романе нет, общая конструкция предельно юмористична и легка. И далее: несмотря на это, читать книгу – увы – тяжеловато; проза Артёмова даётся с трудом даже при благосклонном к ней отношении.

Вот сюжет романа. Ерофею Бубенцову, театральному пожарному, дьявол предлагает продать душу. Деньги даются сразу, и Бубенцов их без колебаний берёт, тем более, что у него за долги пытаются отнять хорошую квартиру в «сталинке». Однако он спрятал деньги, а их украли. Дьявол не отступает: не хочешь денег – вот тебе власть: для начала избираешься в московские законодатели, а там, глядишь, и императором всея Руси станешь…

Бубенцов – человек сильно пьющий и связанный с реальностью очень тонкими ниточками, – однако и он не может не заметить, что в происходящем «что-то не так». Действительно ли с ним вступил в контакт дьявол, или это – дела спецслужб, для чего-то решивших его «завербовать»? Но оказалось всё ещё хуже. Может, и дьявол участвовал в игре, может, и спецслужбы, но основным двигателем были те, кто решился отобрать у семьи Бубенцовых квартиру, что и удалось сделать. Бубенцов сначала – в сумасшедшем доме, потом вместе с женой ютится под платформой электричек, где они и замерзают зимой. Конец романа.

…Как же так?! – слышу я возмущённый хор. А где же «хэппи энд»? Разве автор и издатели не знают, что выпуск книги с чёрной концовкой коммерчески не окупится? Поспешу успокоить: счастливый финал всё-таки есть, в подтверждение чего процитирую полностью концовку «Хромого змея»:

«“Так во-от…” Бубенцов заплакал снова, но теперь уже от небывалого, невыносимого счастья. Только теперь, только теперь понял он всю разницу. Только теперь всем своим существом разглядел, постигнул, чем же отличается истинно Прекрасное от просто красивого! И какая между ними устроена непроходимая пропасть!

Чем же? Ну?.. Какая же пропасть?

А вот этого выразить, объяснить он уже не мог. Увы. Не бывало никогда таких слов в человечьем обиходе. Не бывало. Обычные же слова, к которым мы привыкли и которые всегда у нас под рукою, все они, к сожалению – трёхмерны».

Итак, концовка романа – слёзы «невыносимого счастья». Это лучше, чем «хэппи энд»! Эта нота – звучащая на протяжении всей книги – приобщает читателя к настоящему искусству…

Теперь попробуем разобраться с «глубиной поставленных вопросов».

Кроме немцев, почти никто в Европе всерьёз не разрабатывал тему Фауста, и слава Богу. Зато уж они создали громадное количество «Фаустов» в прозе, стихах, в виде театральных пьес… Началось это в средние века, продолжилось «Фаустом» Гёте (самым неудачным, на мой взгляд, его произведением) и «Доктором Фаустусом» Томаса Манна…

Артёмов также балансирует на грани и вот-вот, кажется, увязнет в этом сюжете (невыносимо скучном и надуманном, по мнению автора этой рецензии), – но этого не происходит, так что в целом роман Артёмова – повторюсь – сконструирован изящно. Его фабулу можно назвать «чёрной магией с разоблачением»; ещё вспоминаются популярные книги Карлоса Кастанеды, в которых тоже вначале показано путешествие в мир сверхъестественного, но в последнем томе говорится о наркотиках и о том, какими приёмами достигалась иллюзия.

 

***

По какому-то совпадению одновременно с работой над рецензией мне в руки попала книга давних советских лет «О писательском труде» (М., 1955). В предисловии к ней говорится, что это второе издание, первое вышло в 1953 году. Получилась «вилка»: год рождения Артёмова как раз – 1954-й…

В книге собраны статьи советских классиков; в соответствующем тексте Федина перечисляются молодые авторы, на тот момент казавшиеся ему перспективными. Среди них – Николай Евдокимов, Борис Бедный, Елизар Мальцев… Не долго думая, я взял их в библиотеке, и у Евдокимова нашёл замечательный роман, «Трижды Величайший...» – как раз о явлении дьявола в позднесоветской Москве.

По книгам Федина я учился (не знаю, успешно ли)… Зачем я упоминаю его? Как мне кажется, Федина сознательно замалчивают так называемые «либеральные литературоведы»; не жалуют они своим вниманием и Артёмова – просто из соображений «партийных» или принципиальных. «Писатель корректный, нигде не переступает границ, а всё-таки руководит традиционно «не нашим» (то есть не их, не либеральным) журналом “Москва”…».

О том, как жёстко либералы (не патриоты-державники, а именно либералы!) проводят разграничительные линии, можно судить по известному словарю, составленному Сергеем Чуприниным, «Русская литература сегодня. Жизнь по понятиям» (М., 2007). В нём наличествуют такие статьи как «Гражданская война в литературе», «Баррикадное мышление в литературе» и даже «Апартеид в литературе»… В статье «Патриоты и демократы в литературе» перечисляются журналы «здоровой, демократической направленности», с одной стороны, и, с другой, – журналы «нехорошие» (по мнению Чупринина). Среди вторых, цитирую: «журналы “Наш современник”, “Молодая гвардия”, “Литературная учёба”, отчасти “Юность”». («Отчасти “Юность”» потому, что есть ещё и «совсем правильная» “Новая Юность”…) Журнал “Москва” Чуприниным вообще не был упомянут: видимо, на момент публикации словаря либералы считали, что журнал можно «отжать» или что он вообще не принадлежит «патриотам»…

Это разумный подход: исключить Москву (и журнал, и саму столицу) из «партийных разборок». Уж слишком «лакомый кусок»… Но есть следствие: этот журнал может быть только официозным органом, никак иначе. Самый крохотный, микроскопический крен в определённую сторону допускается, но и только.

И ещё одно, быть может, более неприятное: и главред этого журнала вынужден быть почти столь же политкорректным, как пресс-секретарь государства или очень важной государственной организации. (В отличие от главреда «Знамени» Чупринина.)

Теперь понятно, зачем Артёмову эта маска «отчасти Иванушки-дурачка»?

О том, ушла ли в прошлое ситуация «гражданской войны в литературе», я рассуждать, понятное дело, не буду: эта тема – как раз для пресс-секретарей разных уровней.

А вот на тему «Фауст и чёрт или только чёрт» ещё немного добавлю. «Князь тьмы» появляется, наверное, во всех мировых литературах, но только немецкие писатели – повторюсь – повернули этот сюжет в сторону учёного – алхимика – Фауста. Одновременно это – поворот к «благопристойности» контакта с дьяволом. Ожидаемо, что разбойники и гуляки отдают чёрту душу: что с них взять? Но учёный…

Он преследует (якобы) благие цели: осчастливить человечество; для этого и душой пожертвовать не грех. Но тогда чёрт из персонажа полуанекдотического и «обсценного» превращается в фигуру серьёзную, а это уже грех против хорошего вкуса и даже – в целом – против искусства!

В этой связи возникает вопрос: а насколько вообще оправданно насыщение литературного произведения философией, идеями? Не есть ли это такой же грех против хорошего вкуса, как и дотошный разбор немецкими писателями сделки Фауста и Мефистофеля?

Думаю, что нет. «Роман идей» это всегда, в некотором смысле, игра, вот почему я категорически не согласен с высказыванием, содержащемся в «Хромом змее», о том, что якобы «Доктор Фаустус» Манна – скучная книга. (Неясно, кстати, кому принадлежит эта мысль, Ерофею Бубенцову (герою) или автору-рассказчику: «Кое-какие характерные повадки нечистой силы Ерофей помнил из книг. Читал описания демона-искусителя и в знаменитом весёлом романе Михаила Булгакова, и в скучнейшем сочинении «Доктор Фаустус» Томаса Манна».) Надо полагать, эта мысль всё-таки «принадлежит» не Артёмову, а Бубенцову, уж очень «непрофессиональной» она представляется. Именно в силу того, что Манн писал «романы идей», то есть произведения игровые, он и выбивается, на мой взгляд, из ряда натужных немецких литераторов. Осмелюсь сказать больше: Томас Манн – это и есть немецкое «Возрождение», запоздавшее на полтысячи лет. (О том, что в Германии не было Возрождения, писали многие, сошлюсь хотя бы на блестящего петербургского португалиста, переводчика и поэта Андрея Родосского или на такое мнение А.Ф. Лосева из его книги «Эстетика Возрождения. Исторический смысл эстетики Возрождения»: «Если протестантизм и можно считать детищем Ренессанса, то это детище можно понимать только хронологически, по существу же оно было полной противоположностью Ренессансу».)

Кстати, роман «Хромой змей» я бы причислил к произведениям, написанным именно в традициях Ренессанса! (Постольку, поскольку Артёмов сумел не впасть в «фаустианские» рассуждения и удержаться в игровом жанре.)

 

***

…Более или менее с темой чёрта разобрались; попробуем, для завершения рецензии, затронуть тему спецслужб. В романе «Хромой змей» много переодеваний, «подстав» и всего того, что называют «закулисными манипуляциями». Как и к чёрту, к спецслужбам можно относиться предельно серьёзно, а можно с некоторой долей юмора. Мне кажется, второе отношение будет, условно говоря, «ренессансным»; кстати, «ренессансность» я бы усмотрел в целом во всей русской православной традиции (в отличие от мрачноватой протестантской).

Даже неоднозначные Сталинские методы управления не были лишены черт маскарада, а значит – своеобразного веселья, пусть зловещего. (Вспомним: «Жить стало лучше, жить стало веселее».) Народ в те годы, конечно, догадывался, что «страшные признания вредителей» – это срежиссированные постановки; да и в самом культе личности было театральное. В этом смысле импульсивный Хрущёв («рубаха-парень») оказался «зауряднее» Сталина, ибо слишком буквально воспринимал и «ленинские нормы», и вообще «руководящую роль партии».

А построить в Москве высотки со шпилями (столь отличные от американских функциональных коробок) – разве это не апофеоз карнавала?

Такого настроения – карнавала, хотя и «над пропастью» – очень много в романе «Хромой змей», и именно в этой скрытой праздничности заключается ценность произведения. Да и «замах» – ещё какой! – наличествует, хотя бы и в самом заголовке. «Хромой змей»: это ведь о том, что Россия смогла «отрубить ноги дракону (дьяволу)». У змея, правда, ног нет, потому делать его хромым – занятие столь же бессмысленное, как и деяния Левши, у которого подкованная английская блоха стала неспособной двигаться… Но разницу между подкованной блохой и хромым змеем, мне кажется, уловить несложно. Блоха – это поделка, курьёз, а вот змей – это серьёзно, это – на тему основ, не менее того.

Да, роман «Хромой змей» – горделиво русский, потому я и назвал рецензию «Залп из всех орудий». Хотя горделивость эта – в подтексте, «вытаскивать» её оттуда было бы занятием слишком долгим и не вполне корректным.  

Русскость романа, повторюсь, заключается уже в самой его карнавальности… (Кстати, весёлого, мне кажется, меньше в стихах Артёмова, чем в его прозе; в то же время стихи Артёмова – ученика поэта Льва Ошанина – с большей готовностью многие называют талантливыми, чем его прозу.)

…Многое из того, о чём я пишу, конечно, уже отмечено другими рецензентами (правда, не в применении к разбираемой книге Артёмова). Я уже упомянул Николая Переяслова и Максима Ершова, добавлю ещё одну ссылку. В словаре «Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги» (М., 2005) Сергей Казначеев высоко оценил прозу Артёмова, но указал и на её недостатки: «Его первый роман «Обнажённая натура» (“Наш современник”, 1998, № 1, 2) … написан выразительным языком… В то же время не все заявленные в романе линии и темы были доведены до логического завершения: автор завязал узлов больше, чем сумел развязать».

В 2002 году критик Лариса Баранова-Гонченко написала о стихах Артёмова, что его поэтический голос окрашен «несломленной державной волей»…

На этой ноте я и закончу рецензию, искренне рекомендуя всем, кто ещё её не читал, весёлую книгу «Император Бубенцов, или Хромой змей».

 Санкт-Петербург, июнь 2023 г.