Александр АНДРЮШКИН. АБДУЛЛАЕВ И АБДУЛЛАЕВ. Два разных писателя с одной фамилией

 

Александр АНДРЮШКИН

АБДУЛЛАЕВ И АБДУЛЛАЕВ

Два разных писателя с одной фамилией

 

Не так давно литературное сообщество всколыхнули рецензии на «экспериментальный роман» сотрудника редакции «Дружбы народов» Евгения Абдуллаева (он же – Сухбат Афлатуни), «Великие рыбы». Роман амбициозен – не по объёму, конечно (Афлатуни выпускал и гораздо более объёмные книги), но по взятой откровенно и «в лоб» теме христианского подвига. Ведь «великие рыбы» – это христианские святые, чьи художественно прописанные жития и составляют ткань книги.

Возможно, следовало и мне как верующему православному литератору поскорее откликнуться на «Великие рыбы», что я и делаю, пусть с небольшим опозданием. К тому же – совершенно случайно – мне попался на глаза и другой Абдуллаев (Чингиз, детективщик), книги которого занимают аж полметра на полке нашей Центральной библиотеки им. Маяковского в Петербурге (сравнимо с классиками, однако!)

Подъём исламской цивилизации происходит у нас на глазах, и о такой, например, вещи как «наплыв мигрантов» трудно (почти невозможно!) писать без эмоций. То же касается и авторов с «исламскими» фамилиями, то есть связанных происхождением с тем или иным когда-то принявшим ислам этносом. И, кстати, написать простенькую, на первый взгляд, рецензию на такого автора бывает потруднее, чем вскрыть самую головоломную, но не связанную с «конфликтом цивилизаций» тему.

Начну сразу с неприятного: оба Абдуллаева пишут по-русски плохо (хотя и по разным причинам, о чём – ниже), ни у одного из них нет того очарования, которое присутствовало в ранних повестях Чингиза Айтматова или даже в романе Тимура Пулатова «Черепаха Тарази». Становление как Айтматова, так и (чуть позже) Пулатова пришлось на годы, когда советский строй казался неотменимым и никакого пути кроме как внутри русскоязычной цивилизации Средняя Азия для себя не видела. Потому чувствовалась безоглядность их самоотдачи… «Мы – русские писатели, а то, что числимся "национальными", так это – "барин чудит", зачем-то ему временно нужна такая "графа"»… Так рассуждали и Пулатов, и Айтматов… Но оказалось: «барин»-то не «чудил», он, и правда, считал казахов или, допустим, узбеков полноценными этносами (и до сих пор считает). Ну, а коли так…

Формирование как ташкентца Евгения Абдуллаева (1971 г.р.), так и более старшего бакинца Чингиза Абдуллаева (1959 г.р.) пришлось на совсем иное время, когда одновременно с «ленинопадом» начался и «пушкинопад», когда русских стали на окраинах презирать так же, как советских… В итоге сегодня очевидно, что ни Чингиз Абдуллаев, ни даже Евгений Абдуллаев (печатающийся под псевдонимом Сухбат Афлатуни, дабы отделить себя от многочисленных других Абдуллаевых) не ощущают себя писателями русскими. Всё время замечаешь в их текстах желание провести черту между «собою» и «русскостью», – а для этого недостаточно «разовых» приколов над Россией, приходится весь свой текст (его подспудный гул и ритм, его грамматический строй) выворачивать наизнанку и писать, хотя и русскими словами, но нерусским синтаксисом…

Чингиз Абдуллаев позиционирует себя в качестве народного писателя Азербайджана, он имеет знатную родословную («юрист в четвёртом поколении», как он сам себя описывает) и рассуждает (на русском языке) о верности именно своему народу, но не обязательно – власти… А вот Евгений Абдуллаев… тут ситуация иная: этот писатель ни узбеком, ни таджиком, насколько я знаю, себя никогда не называл (только «ташкентцем»), и кардинально нерусским писателем его сделала… Редакция Елены Шубиной.

Да-да, странный мёртвый язык, которым написаны почти все современные романы – победители «Большой книги» и «Ясной поляны», неестественность сюжетов и всех авторских установок, – всё это стало уже фирменной маркой так называемой РЕШ (Редакции Елены Шубиной)… Впрочем, я не хочу слишком резко писать о Елене Шубиной, но констатирую факт: Евгений Абдуллаев бежал из Ташкента, в 90-е годы озверевшего от национализма, в казалось бы русскую Москву, но здесь угодил в такое скопище болезней, рядом с которым «Дуркент» (так он именует свой родной город) может показаться отрадой… Однако же вера во Христа способна победить любую болезнь, даже, говорят, и раковую опухоль; и вот я взялся за чтение книги «Великие рыбы», надеясь, что именно это и произошло с Сухбатом Афлатуни. То есть, надеясь, что вера во Христа, сама христианская тема исцелили его. Тем более, что эту книгу автор передал в издательство уже после начала СВО; тем более, что сразу после «Великих рыб» в той же РЕШ «выскочил» и ещё один, новый роман Сухбата Афлатуни, «Катехон» (2024), в нём уже напрямую РЕШ позиционирует себя частью патриотического подъёма в России: на обложку поместили непонятно кому принадлежащий лозунг «Удержать мир на краю». А начинается роман с публичного сожжения (!) в русофобствующей Германии 20… года русскоязычного среднеазиата, не то еврея, не то русского, но главное – не поддерживающего идеологию НАТО.

…Тут, очевидно, сошлось два упования: с одной стороны, Елены Шубиной, которая поняла, что уже одним этим автором (Сухбатом Афлатуни) может себя реабилитировать, соединив прежнюю («натовскую») стилистику и новый («антинатовский») пафос; с другой стороны – самого Афлатуни, который увидел, что может заменить собой авторов, уехавших из страны, и рьяно взялся за дело…

…Что не так с книгой «Великие рыбы»? Почему она меня всё время царапала при чтении? Хотя и восхищала хорошо переданным («пропущенным через душу» автора) пафосом христианства. Торжество через мучения – вот, наверное, то в христианстве, что нельзя спутать с другими религиями, и это в книге Абдуллаева есть. Тебя зверски убивают, но тем самым ты побеждаешь… Так было от основания Церкви и до новейших времён, когда в 20-м веке христиане погибали от рук воинствующих безбожников, а в 21-м от рук радикальных исламистов…

Меня даже устраивает «общехристианский» пафос этой книги, в которой автор перемежает показ святых католических и православных, не ставя вторых выше первых (да в стартовое христианское тысячелетие и не было этого разделения, святые были «общие»). Но обижала меня скороговорка, которой Афлатуни всё это изложил. Книга, увы, попадает в жанр «опубликованных конспектов»: дескать, автор изучил эту область, и вот результаты его штудий. Например, коллега автора этой статьи, талантливый петербургский писатель Анатолий Козлов, имеющий техническое образование, задал себе задачу: пройти курс филолога-русиста. А потом конспекты эти опубликовал под названием «Десять веков русской литературы». Что такое «Слово о полку Игореве», что такое «Повесть временных лет» и т.д.

Вот и Афлатуни пересказывает то ли учебник по истории церкви, то ли энциклопедию, то ли один из бесчисленных сборников житий святых… При этом он наслаждается заслуженной им в издательстве «Эксмо» авторской свободой: кое-какие детали из «стандартных» житий изымает, сокращая их (порой принципиально), кое-что, наоборот, домысливает и красочно дописывает…  

…И всё-таки я готов отдать должное этой книге, она – поступок. Роман «Великие рыбы» выделил Афлатуни из массы других либеральных лауреатов и включил его в число громких «конверсос», «обращённых» – тех, кто демонстративно принял и исповедует христианство. Таким был, например, отец Александр Мень, происходивший вовсе не из христианской, но из еврейской семьи…

Скажу больше… То, что Абдуллаев-Афлатуни выпустил откровенно христианскую (даже миссионерскую!) книгу – это факт значимый, пожалуй, в масштабах всей Евразии, где ведут борьбу за последователей три силы: христианство, ислам и атеистическая наука (негласно поддерживаемая Китаем). Неслучайно и рецензии на «Великие рыбы» отличались от стандартно-хвалебных, например, Ольга Балла в «Дружбе народов» (№6, 2024) разместила отклик, изобилующий восклицаниями и вопросами и значительно превышающий по длине её обычную рецензионную продукцию; в том же номере журнала добавлена рецензия на «Великие рыбы» и другого автора, что подчёркивает особое внимание к этой книге. Возможно, какой-то наградой и Русская православная церковь отметит Сухбата Афлатуни…

Дай Бог, чтобы эта книга стала поворотной; Афлатуни было уже за пятьдесят, когда он ей выпустил, но она, возможно, перевесит всю остальную его продукцию.

Что же касается других его романов («Поклонение волхвов», «Ташкентский роман», «Рай земной» и самый новый – «Катехон»), то эти произведения – увы – в целом вызывают скуку и даже отвращение… Да, есть удачные страницы и блестящие стилистические находки, но не было и нет главного – позиции автора.

Литературный успех приходит, когда автор искренне чувствует себя представителем своего народа – почти мессией; когда он страстно болеет за этот народ. Тогда почти «сама собой» (хотя и не без тяжкого труда писателя) возникает образная система, рождаются сюжеты и герои. Таким автором зачитываются, им, можно сказать, заболевают целые страны и поколения.

Так происходило и происходит в великих европейских литературах (в том числе, и в русской), а вот у писателей-евреев дело обстоит иначе, для них важнее создать систему отталкивания внутри того языка, на котором они творят («построить перпендикуляр», как выразился когда-то Аверинцев в отношении Мандельштама). Ещё до Аверинцева сходным образом теоретизировал Сартр о писателях-евреях в своём трактате «Размышления о еврейском вопросе», а сегодня, думается, мы можем и обязаны такой же метод анализа применять и к писателям исламского духа, пишущим на «не исламском языке» (на русском, английском, немецком и т.д.). Для «исламских» авторов, как и для авторов-иудеев, тоже важно не «слиться» с тем языком, на котором они пишут, но «оттолкнуться» от его духа, оставаясь, формально говоря, в рамках этого языка.

У некоторых авторов-евреев всё это получается лихо, дерзко, им даже сочувствуешь, как, например, Бабелю в «Конармии». У Афлатуни то же самое, если и получается, то «со скрипом», с большой натугой… Это печально, ведь он талантлив, вот лишь несколько его стилистических находок из разных произведений:

«Железная дверь. Ключ влез в геометрически правильную улыбку замочной скважины…»;

«…прицелилась к щеке Триярского и уронила на неё несколько поцелуев, которые принято называть "дружескими, но со смыслом"»;

«Вышли во двор. Чёрные, запутавшиеся в собственных ветвях, старые вишни; дождь… Триярский взял её маленькую, измученную маникюром ладонь»;

«…вылетел из окна седьмого этажа, и брусчатка центральной площади неслась на него, как нетерпеливая возлюбленная»;

«Из газика выскочило грозного вида пузо в фуражке и замахало жезлом»;

«…подняла рюмку… усталым залпом проглотила жгучую безрадостную влагу»;

«И звезда над крышей, зябнущая, облаянная собаками, подкопчённая печным дымом. Над ветвями, верблюдами, вёдрами… Над крышей хлева. Неизвестное светило. Повисев немного, погасло…».

Увы, все эти находки не спасают от общей мертвечины; образы у Афлатуни как бы разрушают друг друга, распадаясь на бессмысленные фрагменты. Именно за это его упрекают и критики, и простые читатели. Вот что, например, написала о романе «Поклонение волхвов» блогер и критик Александра Макарова:

«Здесь есть такие невероятно прекрасные куски текста, которые читаешь, затаив дыхание. Но, к сожалению, они сменяются большими вязкими абзацами, на которых спотыкается сознание, которые непонятны и откровенно скучны. Прекрасное кружево текста во второй половине книги превращается в какой-то спутанный клубок из реальности и мистики. Невероятное количество персонажей перепутывается в голове (роль многих из них я вообще не поняла). Книга оказалась отличным снотворным для меня. Мозг настолько устал перепрыгивать с героя на героя, с исторических персонажей на каких-то фриков, что отключался сам собою, тихо отплывая… И поэтому я не увидела, в чём генеральная идея – что всем этим хотел сказать автор? Ради чего всё это было? Это главный мой вопрос к этой книге и моя главная печаль…».

 

***

Теперь перейду к Абдуллаеву Чингизу и разберу только один из его романов, «Манипулятор», который он сам считает одним из своих лучших. Серию «Дронго» (о борьбе с наркоторговцами «международных светлых сил») придётся оставить в стороне, так как она насчитывает более ста произведений и свидетельствует, увы, о том, что автор страдает характерным для многих «детективщиков» «недержанием письма».

В «Манипуляторе» изображён российский политтехнолог, некто Святослав Олегович Петровский, глава агентства «Миллениум». Мельком сообщается, что в агентстве работает более двух тысяч человек, хотя ни о военных структурах, ни о «фабрике троллей» речь не идёт. Агентство занято «традиционными» политтехнологиями, то есть вмешательством в выборы и в приватизацию, в куплю-продажу акций. Чувствуется, что Абдуллаева серьёзно раздражает то, о чём он пишет: рядом с твоим Азербайджаном усиливается такой «монстр» как новая рыночная Россия, а ты ничего с этим не можешь поделать… (Хотя и не хочешь становиться частью этого «монстра».)

Возможно, для того чтобы преодолеть раздражение от выбранного материала, Абдуллаев прибегает к сугубо нейтральным, техническим описаниям. Углубляется в подробности дележа акций (кому сколько процентов, причём акции переходят из рук в руки неоднократно) или в детали фальсификаций на выборах (как снимают с гонки кандидата, придравшись к тому, что он не задекларировал сарайчик на участке). Тут есть находки, например, на выборах в Госдуму должно быть минимум два кандидата, но второй (который обречён проиграть) попал в ДТП – случайное, не подстроенное. Теперь, если он умрёт до выборов, то их придётся отменить и начать всё заново, потому Петровский лично вывозит умирающего человека (фактически, уже труп) из одной больницы в другую (частную) и там создаёт видимость, что кандидат ещё жив… Очень детально описана процедура выноса тела, перечисляются суммы, которые пришлось за это заплатить, рассказывается, что и как организовали в другой больнице… В качестве подстраховки (на случай, если о смерти кандидата всё-таки узнают), Петровский восстанавливает в правах того кандидата, которого сняли за сарайчик, а это очень непросто: судебные решения задним числом, перепечатка бюллетеней для голосования буквально в ночь перед выборами… Всё это изложено суконным и мёртвым русским языком; видимо, торопливо набрано на компьютере, без какой-либо попытки добавить художественность, ну хотя бы описать погоду на улице, найти «необязательные» детали для места действия и для персонажей… Нет: всё только строго «по делу»: что, кому приказывает Петровский по телефону и т.д.

…Читатель в какой-то момент обязательно ужаснётся: зачем ему всё это рассказывают?! Если в прозе нет ни лирики, ни геополитики, нет попытки по-своему показать исторические события, то она теряет смысл! Объяснить то, зачем в России делают то, что делают, Чингиз Абдуллаев опасается: обвинят в русофильстве! (Но не будем заблуждаться: именно о геополитике и о философии истории в подтексте повествуют и романы французов Дюма, Сименона, и англичан Конан-Дойля, Агаты Кристи…)

Поскольку я привёл образцы стиля Абдуллаева Евгения, то было бы несправедливо совсем обойтись без цитат из Абдуллаева Чингиза… Хотя как цитировать то, что намеренно лишено всякого характера, «стёрто»? Если же Чингиз Абдуллаев прибегает к экспрессии, то она… грубовата, что ли. Вот всего три цитаты из книги «Манипулятор», в первой описывается сам Петровский:

«Среднего роста, с коротко подстриженными волосами, отёкшим лицом и с наметившимися мешками под глазами, этот человек, казалось, мог служить образцом успешного имиджмейкера». (Тут возникает вопрос: что именно брать за «образец»: отёкшее лицо или мешки под глазами?) А вот как описывается партнёр Петровского с Украины:

«В кабинет вошёл высокий мордастый мужчина в элегантном костюме». «Мордастый» – прелестно, не правда ли? Наконец, вот описание Бронштейна – подчинённого Петровского:

«Его мясистые щёки виновато свисали по обе стороны лица. Сейчас он был похож на породистую собаку, выражающую хозяину преданность».

Прочитав всё это, хочется сказать: нет, уж лучше Чингизу Абдуллаеву писать без всякого стиля, чем с такими стилистическими «находками»…

Писатель свою серию о Петровском продолжать не захотел или не смог. Он погрузился в похождения другого героя – Дронго (упрощённо говоря, «азербайджанец на мировой арене»), через него успешно вышел на интернационального читателя, хотя и через русский язык. Этот факт, думаю, следует отметить и подчеркнуть: решение писать на русском было таким же поступком с его стороны, как со стороны Афлатуни стал поступком выпуск христианской книги. Возможно, эта попытка Чингиза Абдуллаева оказалась неудачной, но она всё-таки была, и это надо ценить. Кстати, к своим действующим лицам – евреям Чингиз Абдуллаев подходит без пиетета, многие из них показаны не то чтобы карикатурно, а просто без приукрашивания (как в случае с Бронштейном)… Иными словами, этот автор не пытается выдать себя за «еврея из мусульманской страны» (что якобы предполагает восприятие его как «естественного союзника России»). Перед нами – в чистом виде исламская проза на русском языке, причём «деловая исламская» без углубления в какую-либо «суфийскую духовность».

«Выживет» ли эта проза, «останутся» ли сериалы по сценариям Абдуллаева («Дронго» и другие)? Это покажет время. Я извиняюсь за банальность данного умозаключения, но другого – прости, Господи! – предложить не могу. То, что в будущем произойдёт на стыке цивилизаций исламской и христианской, в так называемом «южном подбрюшье России», поистине, только Богу известно.

                                                    Санкт-Петербург, июнь 2025 г.